О`Санчес - Кромешник. Книга 2
Доффер и Муртез вежливо отказались от созерцания покойницкого фото. Дэнни откашлялся и прервал паузу:
– Ну, давайте займёмся. Я официально приглашу вас в качестве консультанта, с хорошей оплатой. Нас интересует вопрос с Кромешником.
– Ах, это… Увольте, сказками я не занимаюсь, хоть и стар – а из ума не выжил. Увольте.
– Да, но… Мишка со звёздами – это как? Человек-то реальный: фотографии здесь, а тело в больнице. Могу свозить и показать.
– Хм… – Олсен (так звали старика) совершенно неожиданно выругался матом и сердито плюхнулся в своё кресло на колёсиках. – Действительно. Бред, вот что я вам скажу! Две реальности, не способные разместиться в одном пространстве, однако – размещённые. А вы случаем не мистифицируете меня с вашим пациентом? Я ведь съезжу и проверю. Сколько ему лет?
– Записано, что сорок шесть.
– Невозможно, слишком молод.
– Но сейчас зато выглядит на все сто! – неуклюже скаламбурил Муртез.
– Не в том дело, – не принял шутку старик. – Для Вана он слишком молод.
– Но ведь вы помните, Ваны как раз кричали, что он молодой…
– «Молодо выглядит», – поправил Муртез Доффера.
– Молодо выглядит, точно. Так как – согласны консультировать нас официально?
– Ловкий вы тип, Доффер. «Официально»! Значит, и протоколы я подписывай наравне, и перед верховным отвечай вместе с вами? И все это за жалкую оплату консультанта?
– Тройную жалкую. Пенсия сохраняется при этом. Работа в основном на дому.
– Тогда согласен. И внуку поступить в военную академию – не то чтобы помочь, – пусть не рубят на ровном месте, по знаниям судят, а то собрались одни мохнолапые. Да, и если этот Ларей в больнице, не дай бог… Ну ладно, об этом потом… Договорились. Где контракт – наверняка он у вас в бюваре, господин Эли Муртез!
Гек должен был умереть. Такой вердикт вынесли ему тюремные врачи – и вольные, и отбывающие наказание. Осуждённый за злоупотребление морфием и за хищение оного, Ганс Томптон – светило с международным именем – распорядился даже прекратить инъекции дорогостоящего лекарства, когда диагноз подтвердился и анализы были изучены. Только христианские сиделка и медперсонал, назначенные откуда-то из системы францисканского ордена, извне, продолжали осуществлять искусственное питание и гигиенические процедуры. Но Ларей – день за днём – все не умирал, не умирал – и вдруг, на исходе третьей недели, осмысленно повёл глазами и спросил:
– Кра-кре? – «Сестра» недоуменно захлопала глазами, а дежурный по блок-палате, моющий полы сиделец, разогнулся и в удивлении заржал:
– О, очнулся. Ну, двужильный чувак! Он спрашивает – где он, в тюремной больнице? – И сам ответил мужику: – Яволь! Ты лежишь, а срок идёт – почти месяц закосил! Так держать!
Нянька-сестра засуетилась, захлопотала вокруг Гека, который вновь закрыл глаза, потом побежала из палаты (звонить преподобному Дэну Дофферу, настоятелю их мужского-женского монастыря). С тех пор Гек по-настоящему выключался только на сон, но время от времени прикидывался, чтобы исподволь разобраться в обстановке. В один из таких моментов у его бесчувственного тела оказалась целая делегация из четырех человек в белых халатах и докторских шапочках: Хелмут Олсен, Дэниел Доффер, Эли Муртез и Ганс Томптон.
– Пульс слабый, неровный, давление пониженное, энцефалограммы, как ни странно, не выявили патологий – без осложнений видимых то есть. Однако сами видите – воспаление оболочек, помноженное на хроническое… э-э… недоедание, плюс авитаминоз… Не уверен, что функции головного мозга восстановятся в прежнем объёме. Но организм исключительно мощный, толерантный к дестабилизирующим воздействиям. Зубки все искусственные, правда, свои только корешки, остальное – короночки. Ну, это, впрочем, объяснимо…
– И чем же это объяснимо? – Эли Муртез не мигая вперился в переносицу Томптона.
– Образом жизни, я имел в виду, – заюлил Ганс Томптон. – Тюрьма, знаете ли, возраст, драки с кутежами, – вот причина. Я только это и хотел сказать…
– А у меня сложилось…
– Потише всем! – Доффер прервал своего подчинённого, несвоевременно затеявшего потеху. – Говорите, Хелмут.
– Что ж… Я могу ручаться всего лишь своей репутацией, не больше, но ею я ручаюсь. Это рука того самого тюремного Микеланджело, о котором мы говорили. Только поглядите, насколько прост и в то же время изыскан рисунок, как невероятно точны сплетения узоров, состоящих из графики и оттенков. Это же полифония своего рода, а если хотите, то и фуга. От верхнего луча к нижнему прослеживается развитие темы, а на другой звезде, почти неотличимой на вид от первой, – то же самое выполнено в контрапункт. И эта вязь букв, ну, неважно каких, главное – как! Ему ведь до войны предлагали, по оперативным данным, заняться «фанерой» – изготовить матрицы для фальшивомонетчиков. Но он, как вы знаете, а может и не знаете, медвежатником был, предпочитал вспарывать сталюгу и добывать настоящие… И это хорошо, потому что будьте уверены – Суббота бы сделал узор лучше оригинала…
Муртез дёрнулся как от ожога, но было поздно, болтливый старик потерял осторожность от эстетического восторга и брякнул имя. Хорошо ещё, что никого рядом нет, а врач, хоть и сиделец, но не настоящий, ничего не знает. Ладно, пустяк, будем считать, вон и Дэн ухом не повёл…
– …на руке стандартное, однако стандарт довоенный. Исполнено с отличным качеством, без малейшего расплыва, но и без полёта. «Мишка» – особая песня. Качество – высокое весьма. Для клише, разумеется. Вся ценность – в самом артефакте. Мало было тех, кто обладал правом на такую «портачку», и ещё меньше тех, кто её имел или имеет. И ещё меньше – пятьдесят пять или пятьдесят шесть – мнения расходятся, – кто поставил себе изображение именно с этого клише, изготовленного в одна тысяча девятьсот двенадцатом году неким талантливым уголовником Альтусом, он же Хрип, он же Утюг-повешенный. Само клише, как и ряд других, было утеряно в конце тридцатых – начале сороковых годов. И ещё… Это лицо мне знакомо.
Вот это был эффект. Дэн Доффер так выпучил глаза, словно старик обвинил его в эксгибиционизме, Муртез едва успел вытащить носовой платок и на лету подхватить жидкую соплю, исторгнутую из большого вислого носа, один только Томптон стоял спокойно: подумаешь, узнали уголовника, – на то и сыщики…
– Вот видите, как прекрасно: и в этой обители скорби встретишь порою знакомое лицо. – Дэн Доффер заулыбался и повернулся к Муртезу: – Ну, что я тебе говорил, значит мы правомерно включаем изображение в сборник. Вот это классно! Спасибо вам, Хелмут, мы обязательно сошлёмся в предисловии на ваш бесценный опыт. С вашего разрешения, мы на сегодня – все. Хелмут, вы с нами, или хотите переброситься парой слов с вашим знакомым?
– С вами, с вами. Нет, храни господь от таких друзей и знакомых. Я имел в виду, что увижу это лицо в толпе и тотчас скажу: господа, держитесь за карманы! Я их тысячами перевидел на своём веку: на них печать. Знаете, как у алкоголиков бывает или наркоманов: по отдельности – все как и у обычных людей встречается – и зрачки, и мешки под глазами, и даже носы красные, но в ансамбле – ну вы понимаете меня… Впрочем, это дело суда и следствия… Иду-иду…
– Не годись вы мне по возрасту в отцы, ей-богу, назвал бы вас треплом последним! – Так дружелюбно начал Дэнни Доффер, когда наконец они очутились у него в кабинете, плотно зашторенном и слабо освещённом. Жёлто-зелёная настольная лампа освещала рабочую поверхность стола – и Дэнни этого было достаточно, поскольку удобства или неудобства посетителей нимало его не волновали. – Вы его действительно узнали?
– Велика вероятность, что да. Но прежде всего униженно прошу извинить старого болтуна, разволновался, размагнитился: старость – не радость. Да. Я имею понятие о грифах «секретно», но вот что хотите, то делайте, – по уши виноват!
– Принимается. Ушей там почти и не было – принцип дорог. Знаете, как в армии унтера новобранцев учат: нельзя даже х…м целиться в товарища – может выстрелить! Ну, докладывайте, мочи нет терпеть – кто он?
– Да я пока не знаю, но эти брови, рот, скулы, глаза – определённо я видел их в картотеках «медведевладельцев» у нас в Департаменте. Или нечто весьма похожее.
– Ну, так поехали смотреть, господа, кофе – позже будет.
– Дэн… Нет, можно все-таки я буду вас называть шефом – стариковские привычки, знаете ли?
– Можно, можно. Поехали…
– Шеф, не знаю, как у вас, а у нас в Конторе в половине двенадцатого ночи все закрыто.
– О-хо-хо… Откроют. Втыкайте штепсель вон туда, Эли, вращай мельничку и все такое – чашки-ложечки, а я пока разбужу весь ваш муравейник – уж больно меня любопытство разобрало…
Джез Тинер, одна тысяча девятьсот двенадцатого года рождения… Ну-ну, как это понимать? С татуировками, предположим, понятно: медведя ему мало показалось и ещё наколол. Но – извините меня – на пенсионный возраст он никак не тянет. И отпечатки пальцев не совпадают… Увы, Хелмут, увы. Нет-нет, какие претензии – сходство прослеживается, но… Будем думать дальше, искать глубже… Но не сегодня. Спать, господа, я вас обоих развезу. Всем благодарность и отдых: никаких звонков, никаких работ – ни в пятницу, ни в субботу, ни в воскресенье. Эли, тебя в первую голову касается – он у нас работоголик, в смысле трудоголик…
